Предание, донесшееся из глубины веков до наших летописцев, указывает племенам словенским первоначальное место поселения в Европе на среднем и нижнем Дунае, – Дунае, который до сих пор еще слышится у нас повсюду в народных песнях. «По мнозех временех (по потопе), говорит древнейший летописец наш, Нестор, живший в XI столетии, сели суть Словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска».

Отсюда, вследствие естественного размножения и других побудительных обстоятельств, выселялись они по временам, – задолго до Рождества Христова, – и заняли, наконец, почти всю среднюю Европу.

Наша страна получила себе обитателей по случаю нашествия с запада кельтов или волохов, которые, растревожив словен в их пригретом гнезде, заставили многих искать себе новые места поселения. Они уже тогда стояли на известной степени образования, знакомые с земледелием и первоначальными искусствами, говорили богатым и значительно развитым языком, имели понятия и верования о Боге и жизни посмертной, принесенные еще из прародины своей, Индии, с которой до сих пор обнаруживают родство.

Старший из братьев, Рюрик, сел в Ладоге, откуда, при истоке Невы, всегда удобнее было встретить норманнов, которые обыкновенно приставали к этой гавани, известной у них под именем Альдейгоборга, Синеус поселился у веси на Белоозере, а Трувор в Изборске у кривичей.

Через два года меньшие братья умерли: старший, Рюрик, унаследовал их волости и переселился со своей дружиной в Новгород, главный город словен, уже сильный, богатый торговлей, владевший обширной волостью и имевший свои гражданские учреждения, – «и прозвались Новогородцы от них (от пришедшей руси), Русскою землею, а прежде были Словене».

Двое из спутников Рюрика, Аскольд и Дир, не князья и не бояре, выпросились у него с родом своим в Константинополь, намереваясь, без сомнения, служить в числе императорских телохранителей или секироносцев.

Олег, молодой, пылкий, деятельный, недолго усидел на месте. Вскоре он снарядился в поход. Малолетнего Игоря он взял с собой, словно заранее решил не возвращаться в Новгород.

На Днепре Олег занял Смоленск, город вольных кривичей, и посадил там мужа своего; плывя далее вниз, взял Любеч, где посадил также своего мужа. Наконец, представился ему Киев, на который он зарился, может быть, издали и прежде. Надо взять и его!

Смирные поляне поддались спокойно новому пришельцу, как прежде Аскольду и Диру, и «седе Олег княжа в Киеве».

Он так полюбил доставшийся ему город, что решил прекратить свой неопределенный путь и водвориться здесь навсегда. «Се буди мати градом Русским», сказал Олег. «Беша у него Варязи и Словени и прочи, прозвашася Русью».

Подданные племена попытались было отложиться (913), привязанные слабыми узами к Киеву, но Игорь сходил на древлян (914) и возложил на них дань больше Олеговой.

Новый князь должен был отличиться каким‑нибудь необыкновенным подвигом. Игорь вздумал идти в дальнюю сторону, куда не ходили еще варяги, на Восток, познакомиться с другим морем, еще не известным, Каспийским, и проведать, что обретается на его берегах.

Игорева Русь поплыла на пятистах судах по Днепру в Черное море, из Черного моря повернули они не направо, как обыкновенно делали в походах на Грецию, а налево, вверх, в Азовское море, через Босфор Киммерийский, потом поднялись вверх по Дону до пограничной крепости Саркела или Белой Вежи, построенной для хозаров греческими мастерами. От Саркела послали они просить кагана, чтобы он позволил им пройти через владения и рекой Волгой спуститься в море Каспийское.

Древляне, убив Игоря, испугались последствий. Во избежание мести, они решили звать вдову его Ольгу в супружество за князя своего Мала, но напрасно: мужественная княгиня русская наказала их жестоко, судя по преданию, которое сохранилось в народе о ее действиях.

Потом пошла Ольга по всей Деревской земле с сыном и с дружиною, устанавливая свои порядки.

На следующий год ходила она к Новгороду и определила дани по Мсте и Луге. Становища и угодья ее были известны до позднейшего времени, как и по Днепру, и по Десне.

В 955 году Ольга отправилась в Константинополь с многочисленной пышной свитой – увидеть город, получить дары, принять там святое крещение, приобщаясь вере, издавна уже известной в Киеве между ее единоплеменниками и поразившей, видно, ее пылкое сердце.

Трое молодых сыновей Святослава правили на Руси. Старший, Ярополк, принявший теперь достоинство великого князя, в Киеве; второй, Олег, у древлян; младший, Владимир, в Новгороде. Мудрено им было не поссориться, когда страсти кипели в груди у всех одинаково, руки порывались на битву, все хотели повелевать, и никто не думал повиноваться.

Война началась между старшими. Ярополк пошел на Олега, под Овручем случилось сражение, первое междоусобное на Руси (976). Олег был разбит и принужден бежать.

Победитель вслед за ним вошел в город и послал искать брата, но его никак не могли найти, пока один древлянин не сказал, что видел накануне, как он, теснимый толпой на мосту, упал в гроблю (ров). Начали вытаскивать трупы из гробли, и уже около полудня нашли тело Олегово.

Владимир стал единым государем. Утвердившись на столе киевском, Владимир начал ходить ежегодно в походы, подобно своим предшественникам. На первый год (981) пошел он к западу и взял города Перемышль и Червень (Галицию). В том же году ходил он на вятичей и наложил на них дань от плуга, как брал его отец.

На второй год (982) воевал он снова с вятичами, которые заратились, и победил их опять.

На третий год (983) овладел он отдаленной землей ятвягов, потомков сарматских, между Литвой и Польшей.

Столько успешных походов и побед требовали благодарности и жертвы богам. Еще в первые годы своего княжения поставил он в Киеве (а Добрыня в Новгороде) кумиры их на холме, за двором теремным: Перуна деревянного с головою серебряною и усом золотым, Хорса, Дажбога, Стрибога, Симаргла и Мокоша, пред которыми приводились юноши и девы, совершались жертвы, и осквернялась кровью земля Русская, как вспоминал после с негодованием набожный летописец.

Во время кончины великого князя Владимира Святополку, его усыновленному племяннику, случилось быть в Киеве. Имея право на стол великокняжеский, как сын старшего брата Владимира, Ярополка, он остался в Киеве, созвал киевлян и начал оделять их дарами. Те принимали дары неохотно: сердце их было с братьями в дружине Борисовой. Святополк должен был опасаться, чтобы этот любимый князь, имея с собою сильную рать, не лишил его отчины, согласно с желанием людей и бояр. Может быть, говорил в нем и тайный голос мести за отца Ярополка, убитого Владимиром. Как бы то ни было, он решил погубить Бориса и ночью, тайно, ушел в Вышгород.

Борис, не найдя нигде печенегов, возвращался со своими воинами, когда пришла к нему весть о смерти отца. Воины пришли к нему: «Спеши в Киев и садись на столе отца». «Нет, не могу я поднять руки на брата старшего, отвечал Борис. Он должен быть мне вместо отца». Такой смиренный ответ не мог понравиться дружине, любившей власть, богатство и войну. От робкого все ушли к смелому, и Борис остался с одними отроками.

Ярослав мстил Святополку за смерть своих братьев, но было, за что мстить и ему. Полоцкий князь Брячислав, сын Изяслава, внук славной Рогнеды, унаследовал ее кровную ненависть к потомству разлюбившего ее мужа.

Брячислав напал на Новгород, пленил многих жителей и захватил богатую добычу. Ярослав догнал полоцкого князя на обратном его пути около реки Судомы и победил, однако же дал ему в придачу к прежней волости Витебск и Усвят (1021).

Вскоре за этой войной Ярослав должен был защищаться от брата своего Мстислава, князя тмутораканского, который, один из всех сыновей Владимира, еще оставался в живых, кроме Судислава, княжившего, вероятно, в Пскове.

Мстислав пошел на Киев, взяв с собою хозар и касогов (1023). Киевляне не пустили его, однако же, к себе, хотя Ярослава не было тогда дома: он уезжал в Новгород, а оттуда должен был отправиться в Суздальскую землю.

И государства, как все существа в мире, начинаются неприметными точками. Долго‑долго, в сильное увеличительное стекло, надо смотреть на безобразную, разнородную груду земли, людей и их действий, на этот человеческий хаос, чтобы, наконец, поймать в нем трепещущую точку, поймать, вонзиться взорами и уже не выпускать потом ни на минуту из виду; с напряженным вниманием подмечать ее тихое, медленное, постепенное увеличение, все эпохи, или, лучше, моменты развития, пока, наконец, через много‑много лет, много времени, точка эта обозначится, забьется жизнью, установится на своем месте, оденется плотью, обретет лицо, укрепится костьми и начнет действовать.

Рюрик был призван новгородцами.

Общество во вновь образовавшемся государстве составляли: князь, дружина, воины, смерды.

Первой заботой норманнских князей было здесь, как и в прочих странах Европы, утвердить власть за собой, для чего, на удобных местах, строили они (Рюрик, Олег, Владимир, Ярослав) новые города и занимали важнейшие из прежних, расселяя в тех и других своих людей.

Став твердой ногой на всех важнейших точках, они принялись межевать землю по своему обычаю для определения даней. Веревка, упоминаемая в летописях Нормандии, употреблялась здесь, без сомнения, точно так же, и следы ее остаются долго в названии участков, на которые разделена была земля, верви, в глаголе тянуть, которым до сих пор означается принадлежность в старинных грамотах.

По обозрении норманнского периода Русской Истории приступаем к изложению событий, составляющих содержание периода, по преимуществу удельного, от кончины Ярослава до покорения России монголами (1054–1240).

Изяслав, как старший из оставшихся сыновей Ярослава, сел, по его кончине, на стол киевский, имея отчиной Туров (1054).

Область Изяслава по левому берегу Днепра, увеличенная вскоре Волынским уделом меньшего брата Игоря, граничила к востоку с Переяславским и Черниговским княжествами, от которых отделялась рекой Днепром; к северу с Полоцким княжеством и Литвой; к западу, за Вислой и Дунайцем, с Польшей; к югу с Венгрией, по Карпатские горы, и потом степями Подольскими и Новороссийскими, до реки Тясмени.

Изяславу принадлежал и Новгород, где он посадил посадником Остромира.

Области, составляющие Галицкое княжество, самое западное из всех русских княжеств, смежные с Польшей и Венгрией, по склонам Карпатских гор, были покорены первоначально Владимиром Святым (981) и присоединены к его киевскому великокняжескому столу.

По его кончине овладел было ими на некоторое время Болеслав, король польский, но после него они снова были возвращены великим князем Ярославом при помощи брата его Мстислава тмутораканского (1031).

По разделу Ярослава Червенские города принадлежали к Владимирскому на Волыни княжеству, которое было предоставлено его младшему сыну Игорю (1054), вскоре переведенному в Смоленск и там умершему (1060).

Новгород, избранием Рюрика дав государей Русскому государству, остался, после его смерти, почти совершенно обособленным.

Олег, преемник его, уходя отсюда вместе с младенцем Игорем (882) на юг, в Киев, оставил здесь, вероятно, мужа, посадника, как оставлял по дороге в Смоленске и Любече.

Через сто лет (970) новгородцы, не удовольствуясь, видно, посадниками, захотели опять иметь у себя князя и пришли просить его у Святослава. «А не то, сказали они ему, мы найдем себе князя в другом месте». «Да кто к вам пойдет», возразил Святослав, и, действительно, старшие сыновья, Ярополк и Олег, отказались. Тогда новгородцы, по совету Добрыни, попросили себе Владимира, рожденного от сестры его, ключницы Ольгиной, Малуши.

Когда Владимир, после смерти отца Святослава, услышав об убийстве брата Олега, бежал к варягам, то Ярополк прислал в Новгород своих посадников (972).

Залесская (относительно Киевской Руси) сторона, занимая восточную часть ее владений, соприкасалась на севере с Новгородскими волостями, а с востока и юга была окружена финскими племенами, рассеянными и внутри некоторых ее местностей.

Древнейшие города ее, Ростов и Белоозеро, были сначала поселениями финскими: в Ростове жила меря, в Белоозере весь. Суздаль также именем своим доказывает финское свое происхождение. К ним пришли новгородские словене, может быть, смешанные с варягами, и утвердили над ними свою власть: они стали волостями новгородскими еще в предысторическое время. При Рюрике, приславшем сюда своих мужей, варяжская составная часть населения усилилась и сообщила свой строй всему населению. От Новгорода Ростов и Белоозеро перешли, вероятно, во власть великого князя киевского Олега или Владимира, который посадил в Ростове сына Ярослава. Вероятно, от его имени и построен на Волге город Ярославль. Он был переведен отсюда в Новгород. Ростов же отдан был тогда Св. Борису.

Мы представили Историю княжеств, на которые была разделена Русская земля перед грозой, несшейся на нее с дальнего Востока. Извлечем заключения из наших известий о том состоянии, в каком она находилась вообще, исследуем причины, содействовавшие к ее расстройству, и, наконец, постараемся отыскать основы ее лучшего будущего, залог ее спасения.

Обозревая историю удельного, по преимуществу, периода, от кончины Ярослава до нашествия татар, мы видим в действии: князей с дружинами, города с воинами и волости с народом, церковь.

Чтобы составить себе ясное понятие о ней, необходимо рассмотреть эти составные государственные части порознь.

Начнем с князей, и поговорим прежде об их происхождении и увеличении их числа.

Что такое был между ними великий князь?

Это было именное старшинство, почетный титул, завидное владение, особенно сначала, когда силы у него было больше, волость обширнее, дружина многочисленнее, земля обильнее и богаче, и ничего более. По завещанию Ярослава, князь киевский должен был быть «в отца место» своим младшим братьям, прочим князьям. Отеческое влияние продолжалось недолго. Братья вскоре восстали на Изяслава, старшего сына Ярослава. Никакой власти над ними он не имел. Еще более сказалось это во втором после них поколении и следующих. Князю киевскому не было никакого дела, что происходило в Чернигове, Галиче или Полоцке. Все князья совершенно от него не зависели. Ни о каких правах и преимуществах помину нет нигде. Он имел влияние только на князей, живших в пределах его собственного, т.е. Киевского княжества, где он распоряжался уделами: раздавал кому хотел, разумеется, согласно с древними обычаями, и отбирал. Остальная власть великого князя условливалась совершенно личными его качествами и обстоятельствами, в которых он находился. Если случилось великому князю быть не только старше, но и умнее других, иметь искусство воспользоваться своей силой, тогда он повелевал ими, имея в виду обычаи, отношения, сообразно своему характеру. Таковы были Святополк, Мономах, Мстислав, Всеволод Ольгович, хотя и им часто оказывалось сопротивление, смотря по обстоятельствам.

Городское население, потомки пришлых варягов‑руси, сохранило свой древний военный характер. Все действия, приписываемые летописями жителям городов, обличают в них первоначально военных людей, например, угроза Ярославичам уйти в Грецию. Так же под гг. 1147, 1151 и проч. Прежнее их население подчинилось совершенно пришлому. Города стали военными посадами, вроде древних римских колоний, как теперь это посады по большей части правительственные.

Города получали свое значение преимущественно как места пребывания князей, придававших им блеск и важность, а сами по себе значили немного, разве который имел особенно выгодное положение или славен был древностью, например, Киев.

К каждому городу принадлежало известное пространство земли, составлявшее его округ, как бы уезд, разделенный на волости, прежде верви, имевшие, вероятно, отношение к тысячам, на погосты, впоследствии на станы.

Разделение земли по городам от первых князей было основано преимущественно на различии племен и наречий, вместе с некоторыми живыми урочищами, в особенности реками.

Волости, приписанные, говоря по‑нынешнему, к городу, или, выражаясь древним складом, притянутые, обложены были данью еще от первых варяжских князей.

Дани наложены были огульно (например, Новгороду Олег назначил платить две тысячи гривен) и раскладывались плательщиками между собой или порознь, по щлягу, черной куне, белке, от дыма, от рала. Так точно и доставлялись подданными племенами и делились в городах, вероятно по раскладке.

Крестьяне работали, т. е. возделывали землю и платили дань натурой, как, например, сказано это о радимичах: «повоз везут и до сего дня (т. е. до времени летописца), мехами – белками (поляне, северяне, вятичи), черными кунами (древляне) и деньгами – щлягами (радимичи)».

Назывались они в отношении к пришедшим князьям, или от них, смердами (а после черными людьми).

Местное народонаселение славянского племени не принимало никакого участия в войнах, а спокойно продолжало свои занятия, как прежде, даже и после водворения между ними варягов‑руси; занималось ремеслом и торговало, особенно в городах.

Приложим несколько общих замечаний об отношениях всех этих сословий – князей, дружины и войска, городов, смердов – между собой.

Отношения князя к волостям и смердам состояли в получении дани, в праве суда и разных поборах.

Дружина обыкновенно жила в городах при князьях, да и неудобно, опасно было князьям отпускать от себя дружину при частых поводах к столкновениям и междоусобных войнах.

Имея возможность и удобство помогать и мешать, дружина сама по себе не могла для себя делать ничего; сборная, бродячая, она не составляла замкнутого целого, не могла приобрести особого отдельного значения и потому, что была малочисленна, состояла из двух различных отделений, уменьшалась более и более, по мере увеличения числа князей, между которыми беспрестанно размещалась, и часто меняла местопребывание, не имея наследственной поземельной собственности.

Русская торговля в продолжение норманнского периода, т. е. в IX, X и начале XI столетия, как мы видели, была очень обширна, производилась между отдаленными странами – Самаркандом, Бухарой, Бактрией, Каспийским морем, Волгой, Уральскими горами, Скандинавией, Германией и Грецией. Русские торговали с арабами, хозарами, болгарами, весью, югрой, норманнами, немцами, греками.

Во второй половине XI столетия, в XII и в начале XIII, то есть в продолжение удельного периода, до нашествия татар, русская торговля несколько стеснялась в своих пределах, потому что арабы перестали под конец ездить на Север, вследствие каких‑то малоизвестных переворотов на их Востоке, козары в устьях Волги были совершенно поражены, болгаре ослабли; но она была еще очень значительна и увеличилась внутри, а также вскоре и на Севере, со вновь образовавшейся Ганзой. Живое торговое движение ясно примечается в летописях, как ни разбросаны мелкие известия. Киевские купцы ездили в Крым, Грецию и Константинополь, к половцам и в страну Залесскую или Суздальскую. Новгородские плавали по Балтийскому морю, торговали в Дании и Готланде, ходили за Урал и рассыпались по всей Русской земле, в Киеве и Смоленске, Чернигове, Переяславле и Владимире.

Пахотная земля называлась рольею. Пахать выражалось словом орать. Орали лошадьми, а не волами, как ныне в Малороссии. Когда в 1103 году Мономах звал своего двоюродного брата, киевского великого князя, Святополка Изяславича, против половцев, то дружина его возражала (по Лавр. списку), «яко негодно ныне, весне, ити хочем, погубити смерды и ролью их. И рече Володимер: дивно ми, дружино, оже лошадий жалуете, ею же то ореть (смерд), а сего чему не промыслите, оже то начнет орати смерд, и приехав Половчин ударит и стрелою, а лошадь его поимет, а в село его ехав, имет жену его, и дети его, и все его именье (по Ипат. списку: и гумно его зажжет), то лошади жаль, а самаго не жаль ли?»

Земледельческие орудия: плуг, рало, упоминаются у Нестора и в Русской Правде, борона в Русской Правде.

Рассеянное житье, недостаток в сообщении и множество других препятствий – были причиной, что жители везде научились сами рано удовлетворять главные свои потребности, не прибегая к посторонней помощи.

Русский крестьянин с женой до сих пор изготавливает все нужное для своего обихода – одежду, летнюю и зимнюю, обувь, посуду, орудия; женщина прядет лен и точет холстину, муж валяет сукно, плетет лапти, шьет тулуп из домашней овчины, делает сани и телеги.

О ремественниках и ремественницах есть особая статья в Русской Правде. За убийство пеня полагается в 12 гривен.

Слово ремесло почти нигде более не встречается. Только в Слове о богатом упоминается враческое ремество.

Христианская вера, от кончины Ярослава, распространялась далее и далее по обширным областям его державы. После соседних с Киевом областей, населенных славянскими племенами, она проникала на дальний север и восток, где русские были окружены финскими племенами. Успехи ее на этом пути могли быть, разумеется, только постепенными; не говоря о других естественных препятствиях, сама подготовка способных священнослужителей, устроение церквей и снабжение их всеми принадлежностями сопряжено было с великими затруднениями и требовало много времени.

Из Ростова первый епископ Феодор, присланный еще Св. Владимиром, вместе с сыном его Борисом, и построивший в 992 году церковь «дубовую, дивную и великую» (которая сгорела в 1160 году), вынужден был бежать. Он водворился в Суздале, где, видно, дело обращения было успешнее.

Преемник его Иларион не был счастливее его в Ростове.

Так распространялась христианская вера, но языческие верования долго еще были живы по местам. Наша первая летопись, под 1067 г., свидетельствует о том, вставляя следующие слова в заимствованное из древнего Злотоструя осуждение своего времени: «Се бо не поганьски ли живем… аще бо кто усрящет черноризца, то возвращается, – ли единиць, ли свинью… се бо по дьяволю наученью кобь сию держать, друзии же и закыханью веруют, еже бывает на здравье главе».

Древний, неизвестный проповедник говорит в одном своем слове, что ревнитель христианской веры не может терпеть христиан двуверных; они христиане, но веруют в Перуна, Хорса, Мокошь, Сима, Рекла, Вилы, которых числом несчастные невежды полагают тридесять. Все это считают они богами и богинями и кладут им жертвы, ломают караваи, режут кур; они молятся огню и зовут его Сворожицем; и чеснок считают за бога, и когда у кого бывает пир, кладут его в ведра, в чаши, и так пьют. «Не одни невежи, но и вежи это делают, попы и книжники; если и не творять того книжники и вежи, то пьют и едят сие моленное брашно; если же не пьют и не едят, то видят деяния их злыя, если же не видят, то слышат и не хотят поучать».

Христианская вера стала источником нашего образования, источником единственным, в противоположность с западными народами, которые, кроме христианской веры, получили в наследство себе, еще прежде ее введения, греческое и римское образование, сильное и многостороннее. Они пропитались этим образованием, и оно дало их новым верованиям свой особый характер, что и было причиной отличий первоначального римского католичества от греческого и еще более от русского православия.

Второе отличие в образовании русского народа от западных народов состоит в том, что мы получили с самого начала Священное Писание и все богослужение на родном, понятном языке.

Священное Писание и богослужение на родном, понятном языке – вот что было краеугольным камнем нашего образования. Еще современник Св. Феодосия, мних Иаков, глубокомысленно заметил: «Прияша святое крещение, готово имуще святое писание, и книги переведены с Греческаго языка на Русский».

Преподобный Нестор написал житие Св. Бориса и Глеба, житие Св. Феодосия и летопись.

Вот свидетельства и доказательства – в заключении Феодосиева жития он сам себя называет так: «Се бо елико же выше о блаженем и велицем отци нашем Феодосии, оспытовая, слышах от древних мене отец, бывших в то время, тоже вписах аз грешьный Нестор, мьний вьсех в манастыри блаженаго и отца всех Феодосия…»

А в начале: «Се бо исперва писавшю ми о житии и убиении и о чюдесех святою и блаженною страстотерпцю, Бориса и Глеба, понудихся и на другое исповедание приити…»

Летопись приписывается ему на основании слов Поликарпа, инока печерского, в послании к архимандриту Акиндину, который в житии Агапита ставит себе пример Нестора: «Яко же блаженный Нестор в летописце написа о преподобнех отцех, о Дамияне, Иеремии, и Матфеи, и Исаакии», – и эти жития, в этом же порядке, находим мы в дошедшей до нас летописи.

Мы изложили события первых четырехсот лет Русской Истории в их последовательном порядке.

Подведем теперь итоги под наши известия, окинем взглядом все прошедшее, соберем рассеянные черты воедино и составим картину Русской земли перед нашествием татар и покорением ее под их иго.

Северо‑восточная треть Европы, прорезанная поперек, на юге, Днепром, Доном и Волгой, на севере Невою и Двинами, Северной и Западной, была по большей части покрыта дремучими, непроходимыми лесами. Славянские племена, двигавшиеся со стороны Дуная, который слышится до сих пор в наших песнях, заселили ее, в незапамятные времена, преимущественно по берегам рек и по соседним с ними долинам, – столкнувшись на крайнем севере и востоке с финнами и латышами.

Финны пришли, вероятно, прежде их из Азии через Урал и заняли огромное восточное пространство, в некоторых местах до Волги и Оки, в других переправившись через эти реки, а на севере опоясали на значительном протяжении Балтийское море, встретив здесь латышские племена, первых, вероятно, переселенцев с Дуная.

Мы видели, что главным действующим лицом, в первой четверти XII столетия, стал Мстислав Мстиславич Удалой, из рода смоленских князей, который призван был из Новгорода в Галич, где, после смерти знаменитого Романа волынского, сосредоточились действия всего юга.

Туда, в 1223 году, явился неожиданно из своих кочевьев, в нынешних Новороссийских степях, тесть Мстислава, старший половецкий хан Котян в сопровождении своих подручников, – все трепещущие от страха. Никогда не видали половцев в таком смятенном, странном состоянии. И признаков нет прежней дерзости, назойливости, прежнего высокомерия! Тихие, смиренные и униженные, с поклонами и дарами, приходят они к Мстиславу и просят: «Помогите нам, напали на нас сильные враги и разорили нашу землю. Если вы теперь нам не поможете, они придут и к вам и сделают с вами то же. Помогите нам!»

Что же произошло на Руси после этого неожиданного нашествия, после такого ужасного поражения почти всех ее сил? Какое впечатление осталось в наших князьях по удалении дикой восточной орды? Собирались ли они где‑нибудь толковать о мерах на случай ее возвращения? Подумали ли они о своем настоящем положении? Переменили ли образ своих действий в отношениях друг к другу, в виду угрожающей опасности?

Увы! Ничего не изменилось в их взаимных отношениях; ни рассуждений, ни мер, ни совещаний никаких нигде не было. Все пошло по‑прежнему, как будто не случилось ничего особенного, как будто никакой опасности извне не грозило им ниоткуда и все происшедшее они видели только во сне. Они тотчас принялись за прерванные распри, поднимая опущенные в них петли, и междоусобия на всех концах возобновились с прежней горячностью, – в Галиче и на Волыни, в Киеве и Курске, Новгороде и Владимире, Смоленске и Чернигове.

В первый же год в Галиче загорелась война между двумя лучшими князьями того времени, близкими родственниками – Мстиславом, который призвал к себе на помощь половцев, и зятем его Даниилом, который имел на своей стороне ляхов.

И в этом самом году пронесся опять слух о татарах, показавшихся на границах Азии, в окрестностях реки Яика или Урала, – и все сердца вздрогнули на Руси, почуя новую беду. Сторожа болгарские, сколько их осталось там от избиения вместе с половцами и саксинцами, племени, вероятно, киргизского, прибежали снизу домой известить о собирающихся на Востоке тучах.

Само небо необыкновенными чудесными знамениями как будто предвещало идущую в них грозу.

На Воздвиженье мороз избил весь хлеб, и он вздорожал еще больше прежнего. Хлеб продавался по 8 кун, кадь ржи по 2 гривны, а на дворах по 25, пшеница по 40 гривен, пшено по 30, овес по 13. Жители расходились по чужим сторонам.

За голодом следовал мор. Трупы валялись по всем улицам. Архиепископ Спиридон построил скудельницу в яме, на Прусской улице, и приставил к ней мужа благого и смиренного Станилу, веля свозить сюда на конях мертвецов со всего города. В короткое время навезено было 3030.

Страшных врагов получила Русь в лице татар, дикого, необузданного азиатского племени. Но не одни татары посягали в это злополучное время на ее целость и независимость, на ее существование.

Татары утвердились преимущественно на юге и Востоке.

Поляки и венгры терзали ее юго‑западную окраину и пытались покорить себе знаменитое Галицкое княжество, нынешнее королевство Галицию.

Далее к северу усиливались литовцы, жившие в глубине лесов Подляшья (на пределах нынешних губерний Гродненской, Виленской, Ковенской) и платившие некогда дань соседним русским князьям. Литовцы выдвинулись теперь из лесов и начали тревожить своими набегами области полоцкие и новгородские, угрожая близкими завоеваниями.